В "Читальном зале" мы начинаем публиковать серию рассказов, которые нам прислали прихожане нашего храма. Первый из них называется "Кегариха".

Кегариха

Маленькая глухая деревня Киприно на краю костромской земли не была обозначена даже на карте области...

Когда враг подошёл к Москве, на рытье окопов мобилизовали добровольцев из подрастающего поколения. Может быть, и не взяли бы слабенькую девчонку, но она сама подошла к военному и потребовала записать и ее. Мужчина отрицательно покачал головой, да ребята поддержали -  не смотри, что мала ростом, зато жилистая, в колхозе от взрослых не отставала.

– Ну что же, возьмем! Прогоним фашистов, вернешься в свой колхоз.

Так Анна попала в полувоенизированный отряд на рытье окопов.

Трудолюбивая от природы, работала без устали, как автомат, сырая одежда притягивала к земле, протертые до дыр рукавицы, не спасали от набитых кровавых мозолей на руках. Грохот взрывов, голод, вши пили кровь из изможденного тела, упала, когда силы покинули совсем. И только по открытым глазам, было понятно, что еще жива.

Девушку привезли в госпиталь, подлечили, откормили. Едва окрепнув, она стала помогать там: стирала белье и бинты, мыла, кормила с ложки безруких, подставляла судно безногим.

Госпиталь эвакуировали, но Анну не взяли, слишком мала и слаба для тяжелой работы. Она отправилась в Кострому, ночевала в лесу, питалась ягодами. В городе зашла в первую же контору, которая встретилась на ее пути. Чем могли, тем помогли уставшей девчонке, не умеющей писать и читать, но успевшей побывать на фронте. Оставили уборщицей, да строго-настрого наказали не выбрасывать ни одной бумажки из мусорного ведра! Все сжигать! Она старательно мыла и чистила кабинеты и коридоры конторы, но однажды ветер унес из мешка скомканный лист бумаги. Пока девчонка догоняла комок, ветер унес еще несколько листов. В темноте, на белом снегу, она их не нашла. Утром их собрал случайный доброхот-прохожий и принёс начальнику, следователю конторы.

Из допросов девушка узнала, что это были какие-то очень важные в военное время сведения, которые она специально выбросила по заданию немецкой разведки. Она не знала, где находится эта разведка. Красная армия была далеко и уже выгоняла фашистов с советской земли, но следователь писал, а она покорно ставила крестик согласия под написанным и соглашалась, что виновата перед Родиной. Потом скорый суд, этап на север... После лагеря осталась жить на пересылке. По привычке сокращать фамилию ее звали Кегарихой. Про таких говорят – женщина без возраста, смолоду старуха. Худая, коренастая и невысокая, она всегда куда-то целеустремленно спешила размашистым шагом. Пересылка считала ее немного не в себе, полоумной. .

Освободиться досрочно ей помогла амнистия по беременности. Ефимку родила здоровенького, крепкого. На все вопросы об отце ребенка гордо отвечала, что она вдова красноармейца, а сын - его сирота, чем явно вводила в заблуждение соседей. Три года отсидела в закрытой женской зоне, умудрилась пообщаться с "красноармейцем", овдоветь и родить мальчишку. На этом расспросы закончились, потому как ответы Кегарихи порождали еще больше вопросов. Отступились. Вредных привычек за ней не было, не скандальная, ну и приняли такой, какая есть, помогли, чем могли всем, у кого что было. Кегариху не обижали, через 2 недели после родов приносила спящего младенца к соседям и убегала на работу на 3 часа. А работала она страшно сказать, в покойницкой! Да еще на опушке леса. Носила воду, топила печь, мыла полы до прихода врача и санитара.

– Не боязно тебе, Аня? – спрашивали соседки. Отвечала коротко: – Живых надо бояться. Никому не говорила, что страшнее покойницкой для нее контора с бумажками.

Ефимка в детский сад ходил, видно было к матери малыш очень привязан. Баловала она его, холила. Что случилось в то темное утра полярной ночи с Кегарихой, никто не понял, только прилетела она со своей работы со скоростью ветра, без платка, пальто нараспашку, махала руками, как будто от кого-то отбивалась. Влетела в свою комнату, соседи услышали, как там что-то гремит, падает. Прибежали, увидели, сами перепугались, едва успокоили. Ничего не спрашивали, все равно ничего не поймешь у Кегарихи, да и зачем на себя лишний страх нагонять.

Место работы она сменила, изменилась и сама. Перестала общаться с соседями, только головой в ответ кивала на "Здравствуйте"

Ефим в школу пошел. К ребятам тянулся, играл с ними, с горки катался. Мать никогда его не искала, она просто выходила из своих дверей, и заполошно кричала: "Ефим, Ефимушка" до тех пор, пока он не прибегал к ней со всех ног и, обняв за плечи, просил, чтобы не кричала, ребята смеются. Но это ничего не меняло. Иногда мальчишку спрашивали, что мать не выходит, погода хорошая.

– А она Богу молится!

Новость слегка ошеломила: – Так молитву это знать надо.

– А она их читает!

– Да читать-то мать не умеет?

– Умеет! Я по слогам научил.

– Икона разве есть у вас, Ефимка?

– Есть и икона!

– Большая?

– Не знаю, я одну только видел, нашу.

Церковные праздники здесь знали и почитали, но чтобы подолгу молиться – может, и были такие верующие, но никто о них не знал.

Только жизнь у Кегарихи изменилась в лучшую сторону: ремонт в квартире барака горсовет делал бесплатно, дрова и уголь привозили тоже бесплатно, на работе к каждому празднику – премия. Не раз и не два привозили Кегариху на красивых, блестящих машинах из города к самому порогу. Водитель вежливо помогал ей выйти. Озадачились соседи, что это с Кегерихой случилось, позже поняли, что жила, думала, действовала неграмотная, забитая жизнью женщина вполне разумно и бесстрашно!

К тому времени она наизусть помнила часы и дни по личным приемам начальников разных отделов горсовета, от которых зависело личное благополучие ее маленькой семьи. И считала, что всей своей жизнью заслужила это право! Не грабила, не убивала, не предавала... все равно посадили рожи красные, толстобрюхие. Всю жизнь честно грязь да плевки убирала. Ребенком страшной войны не испугалась! Настало ее время с них спросить. Имена начальников специально не запоминала, у нее была своя тактика.

Они тоже знали Кегариху, и очень не желали с ней встречи, но она их об этом не спрашивала, чего они хотели, ее это просто не интересовало. Кегариха, как счастливый человек в свободной стране, без очереди открывала дверь и входила в кабинет. Начальник как будто не видел ее, продолжал беседу с посетителем. Кегарихе тоже торопиться было некуда. Она усаживалась на стул, локти на стол, и, подперев руками подбородок, ждала. Знала, что говорить он будет специально долго. Звонить, писать, краснеть и надуваться от "нервоза".

Эта неграмотная десяти грамотных стоит, и ведь какая толковая, зараза, с ней лучше не связываться, такая и с кресла сшибет. Все ходы и выходы знает. Она еще некоторое время давала начальнику окончательно выдохнуться от ее присутствия и уже тогда, глядя на него в упор, наступала! Она говорила вместо "ч" "ц" – так говорили на ее малой родине.

– Нацяльник, ты цто, ослеп? Я рабоций класс, в свое время пришла, а ты по телефону говоришь, да бумаги пишешь, у тебя на это другие дни есть! Это кто у тебя за спиной висит?

– Ленин, – ошарашенно отвечал начальник.

Кегариха сурово поправляла: "Владимир Ильин Ленин – вождь трудового пролетариата! А то Ленин – сосед он тебе цто-ли?! Это так он тебя уцил обходиться с одинокой матерью, рабоцей пролетаркой? Отвецай, нацальник!” Он ерзал в кресле, но молчал, расстегивал пуговицы рубашки, расслаблял узел галстука.

– Партейный? – cтрого продолжала наступать женщина и сама же добавляла: – сюда беспартейных не сажают! Да какая разница, разные в зоне были – партейные и беспартейные, и все враги!

– На что намекаешь, Анна Ивановна, партийный я!

– Не умею я намекать, нацальник, только понять не могу, за цто я туда попала? Как выжила? Господь помог, вытащил оттуда.

– Я тебя, Кегарева, не сажал, значит было за что!

– За цто, если поинтересоваться, за каждым можно найти, спросить не успеешь, а уж за тобой конвойный с автоматом...

– И что за разговор у тебя "Господь," Гагарин в космос летал и видел он Бога?

– Может и видел, только сказать ему об этом не дадут. Видел, не видел Гагарин, только Бог нас точно всех видит и с каждого по делам спросит и тебя не забудет... Да ты и пороха не нюхал, войны не видал, а теперь сидишь, да думаешь, скорее бы я ушла. А где у тебя "потрет" Юрия Алексеевича?

– Да вот, на столе! Зачем пришла, говори!

Кегариха говорила, начальник записывал в журнал.

– На бумажке мне напиши печатными буквами и распишись, – требовала женщина.

Начальник пыхтел, но писал, обливаясь потом, и тут же звонил, чтобы водитель служебной машины отвез Анну Ивановну до самого дома.

Лишь однажды один не выдержал такой встречи и отделался от Кегарихи лестью – отвез, сказал другим, теперь возили все, чётко отвечали ей, кто висит у них за спиной, сокращая время изнурительного общения с ней и не доводили себя до «нервоза».

Было ли то далекое утро переломным в жизни Кегарихи, или Господь вразумил и дал сил поднять избитую жизнью голову, никто так и не узнал.