Эти письма принцессы Аликс Гессенской (будущей царицы Александры Феодоровны) относятся к 1894 г., когда она готовилась выйти замуж за Цесаревича Николая Александровича, будущего Императора Николая II.

…Дорогой… это блаженство знать, что наконец-то у нас есть право любить друг друга и что эти годы испытаний закончились для нас счастливо. И какое полное любви сердце ты предлагаешь мне – благослови тебя Бог за это, мой любимый. Я отдаю тебе в ответ всю мою жизнь и всю силу женской любви. Если бы ты только знал, что ты для меня значишь! Я никогда не смогу достойно возблагодарить Всемогущего Бога за это счастье, которое Он дал мне. Уверенность в твоей любви помогает мне легче переносить разлуку…

Аликс

Замок Виндзор,

14 мая 1894 года, письмо А-15.

Мой любимый, милый, дорогой Ники,

Я сажусь тебе писать и хочу пожелать тебе счастья в твой день рождения. Любовь моя, да благословит тебя Бог в этот день. Пусть новый год твоей жизни, в который ты вступишь, будет полон только счастья и несказанного блаженства. Я не могу высказать все мои поздравления и наилучшие пожелания. Ты, мой дорогой Ники, я уверена, сам догадаешься, как горячо я молюсь за твое счастье и чего я тебе желаю. Это первый день рождения, когда я могу тебе написать, но не первый, в который я о тебе думаю. Как мне раньше хотелось послать тебе хоть строчку о любви, но, увы, нельзя было. Ах, какой радостью было бы провести этот день вместе, но я буду все время думать о тебе, мой дорогой…

Сегодня утром я катала фрейлин Шнайдер в двуколке. Я думаю, ей понравилось кататься в чудном парке. Если бы ты был здесь, ты бы ужасно хохотал, слушая наш разговор. Сегодня я попыталась немножко поучить, а как только закончу это письмо, собираюсь писать перевод с русского… Да благословит тебя Бог, любимый мой, пусть Он отведет от тебя все печали и заботы, и пусть в твоей жизни будут только солнце и счастье. Я желаю тебе всего, что только может желать человек. Мне хотелось бы лучше выразить мои чувства, но это трудно, когда сердце так переполнено.

До свидания, любовь моя. Много раз нежно тебя целую, милый мой… Глубоко преданная тебе, любящая и верящая, Аликс.

Харрогейт,
23 мая 1894 года, письмо А-24.

Драгоценный Ники,

Сегодня днем фрейлин Шнайдер и твоясовушка чудесно покаталась по холмам, собирали цветы, растущие у обочины дороги. Ветрено, прохладно. Закат солнца был великолепен, все окутала дымка, поэтому мы можем надеяться на прекрасную погоду. Пока наши дамы работали, я им читала из русской географии, а сейчас, перед тем, как ложиться спать, немного напишу. Наша комната выглядит прелестно, украшенная цветами, которые мы сегодня собрали, и всеми моими фотографиями…

Больше часа Шнайдерляйн и я занимались русским языком, но это было совсем не просто, так как в то же самое время на улице выступали и чудесно пели «Панч и Джуди». Мы читали о мальчике и его больной матери, о именинах бабушки и корзине с яблоками – хороший рассказик, но когда потом я должна была его пересказать, почувствовала себя совсем безпомощной – знаю довольно много слов, но не могу связать их в предложение…

Перед тем, как лечь спать, я хочу еще раз перечитать твое милое письмо, оно делает меня счастливой. О, какая невыразимая радость знать, что ты любима и желанна, и я на коленях молюсь о том, чтобы с каждым днем становиться все более достойной твоей великой любви. О, мой Ники, мой дорогой… Да благословит тебя Бог ныне и во веки веков. От любви к тебе мне хочется плакать. Мне очень не хватает тебя. Я скучаю также и по Эрни, который раньше мог в любую минуту вбежать в мою комнату, а сейчас женат и счастлив, и ему не до меня. Никогда не было брата добрее и милее, если не считать, конечно, …моего любимого Папу – ужасно думать, что никогда больше мы не встретимся с ним в этом мире. С каждым днем мне все больше и больше его не хватает, особенно сейчас, когда, благодаря тебе, мое сердце так полно любви. Завтра моей младшей сестре Мэй было бы 20 лет. Только подумать, какой бы уже взрослой и милой она была. Но, любовь моя, мне лучше лечь спать, у меня сегодня очень болели ноги…

Доброе утро, дорогой мой мальчик… На улице играют какие-то бедняки, и не плохо: арфа, виолончель, кларнет и, наверно, скрипка, — это напоминает мне о моей любимой Венеции… Ты знаешь, я уже пробовала делать массаж, но никакой пользы не было, и доктор думает, что при моей болезни это даже вредно, так как нерв проходит по всей ноге, а не только в колене. Сегодня утром, по крайней мере, стало теплее и ярко светит солнце. На прошлой неделе здесь немного шел снег… ну, ты знаешь, мы на полпути к Шотландии, между Лидсом и Йорком…

Бог тебя благослови, моя любовь. Много нежных поцелуев от твоей вечно любящей и искренне верной старушки,

Аликс.

Харрогейт,
26 мая 1894 года, письмо А-26

Драгоценнейший мой Ники,

Я снова начинаю письмо тебе сегодня вечером, так как утром у меня мало времени. Доктор меня осмотрел, он хочет, чтобы я лежала как можно больше. Я не знаю, как правильно описать – в общем, когда я лежу, через мои артерии крови проходит в три раза больше, чем когда сижу, поэтому отдых для меня – это главное. Кажется, что я страдаю подагрой. Я принимаю серные ванны по 15 минут, потом 3 минуты стою, а потом что-то вроде игольчатого душа: из тысяч дырочек на меня брызжут струйки воды, сначала горячей, а потом прохладнее. Ощущение не очень приятное. В настоящее время мне нельзя пускаться ни в какие экспедиции – ни гулять пешком, ни ездить, можно «выезжать» только в кресле на колесиках, так как я должна двигаться как можно меньше. Чем спокойнее и меньше боль, тем лучше.

Гретхен как раз сейчас заставляет Шнайдерляйн читать по-английски детские стишки, что весьма уморительно, но боюсь, что она не научит ее хорошему произношению. Сегодня я читала им о русском климате, о температуре… Они читают «Дом, который построил Джек», и это мне очень мешает писать. Я учу стихотворение Лермонтова по-русски…

Чтобы забраться в мое кресло на колесиках, я должна была выскользнуть через заднюю дверь, потому что все стоят и смотрят… Когда я ехала в своем кресле, я встречала много всадников, мужчин и девушек. Я им страшно завидовала, поля и луга так великолепны для легкого галопа. Я заранее радуюсь завтрашнему дню, когда принесут твое письмо. В 10 часов доктор приходит проверить мою коленку, это утомительно, но надо терпеть и делать все, чтобы поправиться, ради моего Ники.

Я должна попрощаться, так как действительно поздно. Да благословит тебя Бог, милый.

Спи спокойно, приятных тебе снов… всегда твоя,

Аликс

Харрогейт,
27 мая 1894 года, письмо А-27.

Дорогой, милый Ники,

Я люблю тебя и нежно благодарю за твое милое письмо, которое получила сегодня… Я ходила с Гретхен в церковь св. Петра, она такая высокая. Мы слышали чудесное пение, но проповедь была не очень хорошая. Мы сидели сзади, среди людей разных сословий, как мне это понравилось, и сзади нас сидел какой-то мужчина и пел очень красиво. Это длилось полтора часа, а потом я почувствовала, что у меня тело слегка одеревенело, так как скамья была жесткой и узкой. Мне очень стыдно, что я не встаю на колени, но мои ноги мне этого не позволяют.

Да, в здешних газетах обо мне писали «очаровательная», газета «Правда», описывая меня, сообщила, что у меня подбородок коротковат. Увы, я это уже давно знала, и боюсь, что даже ради тебя мне не удастся его вытянуть. Ну а в другом они мне очень льстили. Но больше всего меня позабавило их сообщение о том, что у них нет моего фото в полный рост, а есть только такое, где меня можно увидеть только до икр. Ты когда-нибудь слышал, чтобы в газетах печатали такие выражения? Я хохотала, как сумасшедшая.

Любимый мой мальчик, сегодня утром в церкви я горячо молилась за тебя. А ты молился за меня? Я снова буду молиться через час, буду просить Его, чтобы Он сделал меня существом, более достойным твоей любви. А сейчас я должна немного позаниматься русским языком, или ты будешь бранить свою лентяйку. До свидания, мой любимый, мой драгоценный Ники. Мое Солнышко, я посылаю тебе издалека много нежных поцелуев и благословений.

Глубоко любящая тебя старушка,

Аликс.